Но Мэй ушла. Неприятно кольнуло сердце: как же так? Полночи пролежал, ждал возвращения. И дождался. Скрипнуло крыльцо, осветился на мгновение прямоугольник дверного проема.
Тогда он встал, нагнал на себя неприветливости и включил свет. Ночь на дворе, а она шляется…
Она походила на волшебное видение. Тонкая талия, полные щечки, нежное личико, круглые от удивления глаза… Девочка в детском джинсовом комбинезончике стояла у дверей и с любопытством таращилась на него. Темные волосы заброшены на грудь, и сквозь них поблескивают мелкие яркие финтифлюшки. Куколка-балетница, воображуля-сплетница – сразу подумалось ему.
– Госпожа Тан, – очаровательным голоском сообщила девочка.
Нет, не девочка, вон какие бедра полные. Нюйка.
– Саша-маскулин, – ляпнул он, от неожиданности не придумав ничего лучше.
Все же не каждую ночь к нему приходили волшебные нюйки, понятно, что растерялся.
– А Кошка Мэй…
Он машинально повел пальцами, изображая вопрос. Нюйка зажала рот ладошкой и прыснула. Он поморщился: да, понятно, что и жесты у него с акцентом, но смеяться зачем?
– Мэй Мао ушла, – сообщила нюйка с непонятным весельем. – Надо ей. Мы подруги, Кошка и я.
– Чай? – вспомнил он с трудом.
– Чай, – как ни в чем не бывало согласилась нюйка.
Как в странном сне, они сидели на полу в кухне и пили чай. В три часа ночи. Нюйка прихлебывала осторожно, склоняла голову набок, прислушивалась к собственным ощущениям. Аккуратно пробовала конфеты. Понемногу от каждой, как будто сравнивала вкус.
– Ты откуда такая взялась? Ночью, к незнакомому мужчине, одна…
В голове творилось непонятно что, и вопрос получился грубоватым. Хорошо, догадался сгладить его плавным качанием пальцев.
Нюйка беззаботно вскинула руки, тонкие пальчики затрепетали веером:
– Из дома, тут близко-близко! Никто не видел, только Кошка Мэй, только ты. Совсем безопасно. А ты – не боишься?
Он пожал плечами. Ему-то чего бояться? Его никто не изнасилует, не подумает даже о таком.
– Пустил совсем чужую, с оружием, – пояснила нюйка. – Или Худышка Уй следит-охраняет?
– Ушла она, – ответил он и уставился в стену.
Нюйка недоверчиво улыбнулась. Встала одним текучим движением – он знал, какая для этого требуется гибкость да расслабленность, уже и сам так умел – крутнула в пальчиках безделушку на груди и не спеша отправилась в другую комнату. Он невольно уставился на ее пальцы – и на грудь. Задорная такая грудь… нюйка, одним словом. Девочка, но… зрелая девочка, кругленькая. Какое точное слово придумали китайцы.
В двери она остановилась, вытянула ножку и носком аккуратно приподняла старую рабочую куртку. Он вспомнил, что под ней бросил вещички Уй. Она же переоделась прямо в магазине, а он, как дурак, узелок со старой одеждой домой нес – и принес, недоумок…
– Уй Лицзинь – не очень разумная дзуда! – отметила нюйка и вернулась обратно.
Он недоуменно вскинул пальцы, услышав новое слово. За последние дни он их столько уже запомнил, с десяток тысяч, наверно, и все равно не путал незнакомые слова с уже слышанными. Странно стала работать его память, очень странно. Наверно, шизофрения.
– Дзуда, – мило улыбнулась нюйка. – Хозяйка места, да-нет? Уй не сказала? Вот слушай, учу: малышка, потом девойка, еще сладкая нюйка, а потом дзуда. Понял, не забудешь? Да, и еще кхатынн. Но это старая, мужчинам ни к чему!
– Бабушка Нико – кхатынн? – уточнил он.
– Бабушка Нико – очень опасная бабушка, почти как смерть опасная!
Нюйка тревожно оглянулась на дверь, словно боялась, что из сумрака выступит за ее спиной грозная бабуся, потом снова с любопытством уставилась на него.
– Совсем-совсем не боишься? Или защита? Дал сигнал, да-нет? Вот-вот придут?
– «Крыша»? – понял он. – Ну ты даешь. Я простой каменщик. Кому я нужен? Кому мы все нужны, если на то пошло?
Глаза у нюйки сделались большие-большие. И рот открылся. Прелесть какая девочка. На мгновение она ушла в себя, словно что-то обдумала – и снова изумленно уставилась на него.
– Вы странные белхалаш. У господарей армия. Еще полицаи. Еще живощиты и… чтоб капало на карточку?
– Дюньга? – припомнил он забавное словечко китайцев.
– Дюньга, да! А у белхалаш ничего. А как вы живете-работаете? Если господарь не даст дюньгу, то что?
– То ничего, – угрюмо сказал он. – Дальше живем.
– Дальше хуже, – уверенно улыбнулась нюйка. – Я в Высокой школе училась, знаю.
Он пожал плечами. Подумал и для доходчивости недоверчиво качнул пальцами. Наверно, недоверчиво. Но нюйка поняла.
– У вас господари делятся? – с уважением сказала она. – Странно-странно живете!
– Когда как, – неохотно пробормотал он. – И смотря где. У бюджетников смех, а не зарплата, в фирмах когда как, но больше кидалово… А на шабашках даже хорошо платят. Все платят. И бандиты, и полиция, и чиновники. Коллеги вообще-то стандартный набор благополучия себе обеспечивают. Дом, машина, Таиланд – запросто. Это просто я такой дурак…
Нюйка напряженно размышляла. Он посочувствовал ей. Понять уклад родной страны и ему-то, родившемуся здесь, было не под силу, не то что юной китаянке. Наверно, китаянке. Не очень-то она походила на китайцев с рынка. Хотя, говорят, у них там разные нации на самом деле…
– Саша, – неуверенно сказала нюйка. – Благополучие – другое. Сильно-сильно другое. Я Высокую школу лучше всех закончила, знаю. Дом – да. Еще медицинская защита: если заболеешь, чтоб из защиты брал и на это жил, пока не заработаешь снова. Еще чтоб на карточку постоянно капало, и хорошо капало, не меньше стандарта проживания. Еще жилые ячейки детям…