Так и вышло.
– Поищете – а как? – неожиданно ясно спросил главный распределяльщик. И глянул остро и насмешливо. – Станция перемещений, дружок, станция перемещений. Так получилось, что открывается она в иные миры из плавней, из гор не открывается, даже из предгорий. Только из плавней. А станцией ты, Цайпань, не командуешь. Кто-то командует, но не ты. Кто-то пропускает военных, но не всех, а по выбору. А господарей так совсем не пропускают. Профсоюзные боевики, говорят, «Призраки» Крылатых властителей, говорят тоже. И не пропускают. А кто – непонятно. Но не ты, Цайпань. И в плавнях у тебя что-то мутят. Или не у тебя? Ты ли руководишь округом плавней, Фэй Цайпань, или уже не ты?
Цайпань угрюмо молчал. Он бы сдал госпожу Тан, почему не сдать, если прижали-догадались? Но было у него четкое ощущение, что госпожа Тан – она там, рядом с главным распределяльщиком. Стоит и внимательно слушает. И попробуй сдай такую. Такая сама Цайпаня сдаст, если потребуется, легко и непринужденно. Или застрелит. Что ж. Разговор пошел серьезный, и отвечать следует серьезно. Серьезно, да, но очень осмотрительно.
– Я не руковожу, – пробормотал Цайпань. – Я распределяю. Я делаю, чтоб на распределительные карточки капало, и вам капает. Или плохо капает?
– Капает, – признал главный полицай, тоже на удивление спокойно и разумно. – Как всегда капает. Но у нас война. Станция перемещений, дружок. Что капает – сегодня мало. Сегодня работать надо, не только распределять. Вернешь станцию, Цайпань?
Цайпань сцепил пальцы и промолчал. Попал между двух сил, фэй-блей, попал и пропал, любому понятно. Не было у главного полицая хорошего руковода в полиции, никогда не было. Был Цайпань, чтоб распределять, и подобные ему были, а руковода не было. Да раньше и не требоалось. Но вот потребовался – а нету. И осталось главному полицаю только Цайпаня давить, чтоб работал. И будет давить, пока не раздавит. Потому что с противоположной стороны – страшная госпожа Тан. Госпожа Тан и руковод хороший, настоящий, и сама давить умеет, так что ребра трещат. Не устоять Цайпаню против госпожи референта. Сдать ее нельзя, власть вернуть невозможно, и в стороне пораспределять главный полицай не даст, его самого главный распределяльщик давит, работать заставляет. Найти, кого самому подавить? Так нет никого, всех способных госпожа Тан в свою команду забрала. И что делать? Отказаться от власти, вдруг живым отпустят? Могли и отпустить – если на примете способный руковод из новых имеется. Да, но… оставалась Дяньчи, умница-дочка, Дяньчи-молния. Ради нее стоило держаться, чтоб в довольстве жила девочка, жизни радовалась, папу с любовью вспоминала.
– Лучше, чтоб вернул, – тяжело сказал главный полицай. – Постарайся, лоботомник. Или ребра сокрушу.
– Я – не пустое место! – напомнил Цайпань. – У меня супруга помните кто, помните откуда? Я не белхало, чтоб работать! Цайпань распределять достоин!
– Ты – никто! – хмыкнул главный полицай. – Отказалась от тебя супруга-то! Плохо кланялся супруге, Цайпань, еще хуже любил-почитал! И сейчас мы можем делать с тобой, что хочется. С тобой и с дочкой твоей. Понял, лоботомник?
И Цайпань понял. Понял он, что слушал госпожу Тан, но плохо слушал, лучше надо было. Вечерами, пока гостил-прятался во дворце госпожи Тан, о многом с ней говорить пришлось, много разумного сказала референт. Помимо прочего сказала она, что ревность – страшная сила, сильнее традиций. В смысле, любит Цайпань дочку, сильно любит, и неплохо это, а плохо, что другие видят-догадываются. Другие, и прежде всего супруга. Намекала, что не простит супруга, что дочку сильно любит, а ее слабо. Не понял Цайпань намека, не поберегся, и Дяньчи не поберег. Лоботомник и есть.
– Дети – вне войны, – сглотнув, напомнил он.
– Закон Аркана, – согласился главный полицай весело. – Где Аркан, и где мы? Возвращай станцию, Цайпань. Вернешь?
А Цайпаню вдруг стало легко и свободно. Он даже встал и плечи расправил. Потому что понял он, что всё, не выкрутится на этот раз. А раз так…
– Сбереги дочку-то! – попросил он в пространство. – Дети – вне войны.
Знал-догадывался Цайпань, что слышит его госпожа Тан, не может не слышать. И дочку – сбережет. Заметил он, что уважает старые законы госпожа Тан. В мире, где все продается и покупается, так хотелось верить, что есть что-то незыблемое. Что-то святое. На что не посмеет поднять руку ни главный полицай, ни сам главный распределяльщик всех средств континента. Так хотелось верить, что сбережет госпожа Тан дочку. Потому что больше не во что было верить. А Цайпань… Цайпань никто. Цайпань не нужен.
– Дети вне войны! – весело и страшно сказал Цайпань главному полицаю, но не столько ему, сколько тому, кто в видеосфере. – Запомни, хайван!
И плавно шагнул к нему. Плавно, но стремительно. Главный полицай не успел отшатнуться, только удивиться успел. И всё.
Конечно, Цайпань не был мастером единоборств, как недавно застреленный профессионал. Но кое-кем – был. Арктур – такой мир, что если не умеешь драться, сразу погибнешь. Это таким наследственным господарям, как главный полицай, можно ничего не уметь, кроме как распределять. А Цайпань с детства готовился к жизни. В детстве, когда привели Цайпаня к наставнику, старик сразу предупредил, что бойца из Цайпаня не получится. Бойца не получится, а вот танцор – иное дело. И пошел Цайпань учиться на танцора. Но танцы на Арктуре – опасные танцы. С ударами в горло, в глаза. Удары, конечно, не такие страшные, как у бойцов-профессионалов, зато неожиданные, запрятанные в плавных движениях – и не менее смертельные. Так что драться Цайпань умел. То есть – убивать. На Арктуре только так дрались, насмерть, а иначе это не драка, а баловство.