По улице мимо во всех направлениях шли толпы людей, как это обычно и бывает в плавнях. Пахли дешевыми вкусностями многочисленные пробегаловки, и вкусностями подороже – редкие пище-сидельни. Деловито бегали юнцы-доставщики со стандартными контейнерами на спинах. Продавцы-всучиватели зорко высматривали в толпе возможных дураков-покупателей. Катались туда-сюда мусороуборочные машины. Приглядывали за улицей наблюдающие от местных общин. И ни одного полицая в форме. Плавни, его дурной сон. Он жил здесь когда-то, начинал жить. Когда поднялся, постарался забыть ужасы бедности навсегда. Зря, выходит, старался, вот вспоминать теперь надо, и очень быстро.
Толпа обтекала его, иногда толкала, но без враждебности, случайно толкала. Пока что он не привлек ничьего внимания. Одежда богатая, да, но богатство только знаток отметит, продавец-обслуживатель из очень дорогого места, а не было таких в плавнях. А так, на первый взгляд, дорогая чифа ничем от просто чифы не отличается. Но все же надо было куда-то идти. Если очень долго стоять, присматривающий от общины подойдет и спросит. А что ему ответить? В плавнях просто так никто не стоит, все делом заняты.
Память медленно оживала. Не получилось, выходит, забыть. Плавни – они в сердце, не иначе. Где-то недалеко, всего в нескольких тысячах стандартных шагов, находилось место, где он, Цайпань, родился. Не очень хорошее место, рядом с портовыми складами, но другой родины у Цайпаня нет. А раз надо куда-то идти, то почему бы не посмотреть на родной дом? Там до сих пор может проживать его мать, почему нет? Отец вряд ли, отец и в детстве не появлялся, только на обеспечительную карточку капал, а вот мать… Он прочитал координатную привязку на ближайшей стене, сориентировался и пошел, машинально встроившись в общий поток. Так же машинально проверил панель на присутствие молодежных банд. В бедной юности от банд пришлось побегать, и навык проснулся моментально, хотя сейчас он не представлял для малолеток интереса, те выискивали более слабые жертвы.
Ноги слегка гудели, когда он добрался до родного квартала. Всего несколько тысяч шагов, а отвык. В юности каждый день ходил столько в школу начал, а после нее еще к наставнику по танцам, и считал, что мало ходит, что удачно живет, а сейчас вдруг устал. Можно было, конечно, ехать, и ехать с удобствами, общественный транспорт никуда не делся. Только и цены на него никуда не делись, остались такими же бешеными. Жители плавней могли себе позволить поездку в скоростных трубах, почему нет, но не часто, на праздник или еще по какому важному поводу, потому и ходил общественный транспорт полупустым и удобным. Цайпань мог себе позволить все, потому что высоко поднялся Цайпань, но… дюньга где? Дюньга – она на обеспечительной карточке, и немалая. Но стоит карточку сунуть в идентификатор – тут же отметится Цайпань, и через два вдоха рядом появятся живощиты главного полицая. И будет больно. Так что лучше, как в бедной юности – пешком.
Дом стоял на том же месте, ничего не сделалось дому. Такой же громадный, как помнилось с детства, с внутренним двором. Как он мечтал тогда попасть в этот двор, хоть ненадолго прикоснуться в иной жизни! Там росли настоящие цветы, там журчала вода в фонтанчике, чинно катались на игрушечных колымажках дети. Там была другая, радостная, довольная жизнь, без необходимости каждый день пробираться куда-то по враждебным плавням. Но тогда его мать не имела возможности оплатить двор. Мать почему-то никогда не имела возможности улучшить жизнь сыну. Цайпань всего добился сам.
Он вытер лоб и завистливо посмотрел сквозь ажурную ограду. Он и сейчас не прочь бы посидеть в заветном дворе, отдохнуть в тени деревьев, прохладной воды попить. Не прочь бы – да кто его пустит? За все надо платить.
Цайпань еще посмотрел сквозь ограду и ожесточенно пообещал себе, что поднимется снова, вернется сюда – и заставит охрану ползать перед собой задом кверху! И чтоб воду в ладошках поднесли, да не по разу!
Но мечты мечтами, а пить хотелось неимоверно. Где взять воду в плавнях? Он тоскливо огляделся. Как-то же существуют здесь профсоюзные боевики. Как-то прячутся, где-то спят, кушают даже, ну и пьют, разумеется. Как? Без обеспечительных карточек – как?
Можно было попробовать проникнуть в дом. В детстве он смог бы. В детстве его хорошо знали на входе, пропускали не спрашивая. В детстве он смог бы и в соседние дома пройти, пристроился бы к знакомым и прошел. Но охрана выглядела злобной и чужой, входящие в дом незнакомыми, и он не решился. Вызвать мать, вдруг она жива? А как? Говорят, раньше на входах стояли внутренние переговорные системы, но когда это было. В детстве Цайпаня переговорников уже не было. Кому надо, по брехальнику свяжется. Но стоит включить брехальник, и через два вдоха появятся живощиты главного полицая или вообще снайпер-балахонник, и не станет Цайпаня. Фэй-блей…
Конечно, совсем рядом располагались портовые склады, хозяйство отчима госпожи Тан. Распределяльщик портовых складов – хороший знакомый, старый вор, столько всего удачно пораспределяли. Вот-вот. Старые знакомые отлично чуют, откуда гнилью тянет, старые знакомые Цайпаня с радостью продадут. Значит, нельзя к старым знакомым. А новых-то нет.
Из дома выскользнул подросток, и у Цайпаня застучало сердце, словно сам себя встретил. Подросток так же быстро шел, опустив голову, чтоб никого не видеть, подняв плечи в ожидании скорых неприятностей. Такой же худой, как Цайпань в детстве, такой же нескладный. В контейнере на спине у него так же наверняка болталась одинокая емкость с водой, а больше ничего. Не баловала Цайпаня родная мама дополнительной едой, почему этого должны баловать?